http://www.sovsekretno.ru/magazines/article/1322

ОГЛАВЛЕНИЕ:

1. Как убивали Пушкина.

2. Где похоронен Пушкин?

Здесь читайте: "Наше всё. 11 мифов о Пушкине".

ЖИВОЙ ПУШКИН

Подробнее

Пушкин. Главная тайна поэта.

ЮНОСТЬ ПОЭТА.

О лицейских годах А.С. Пушкина. Фильм поставлен в столетнюю годовщину смерти поэта. Режиссеру удалось исторически точно воссоздать эпоху, передать атмосферу Царскосельского лицея в годы формирования поэтическою гения Пушкина.
Золотая медаль на конкурсе кинофильмов на Международной выставке в Париже в 1937 году. Фильм восстановлен на киностудии им. Горького в 1971 году.

Сергей МАКЕЕВ

Портрет поэта работы Т. Райт (1837).

В январские дни, после шумных праздников, почему-то всегда вспоминаю Пушкина. И словно перечитываю финал его жизни, с таким же волнением, с каким перечитываю и его произведения. Вот ведь, великий сочинитель, а не смог бы и нарочно выдумать такой сюжет! Сам Пушкин писал прозу в духе европейской новеллы, ценил «краткость и ясность». Но сюжет последнего года жизни Пушкина разве только Достоевскому по плечу.

Прежде неизвестные письма Дантеса, предоставленные его потомком бароном Клодом Дантесом итальянской исследовательнице Серене Витале, по-новому освещают «драму поэта», по выражению отечественных пушкинистов. Теперь она представляется подлинной трагедией, в прямом смысле, как понимали трагедию в античности и в классическую эпоху. В драме главный герой, пережив страшные потрясения, тем не менее, может остаться в живых. Герой трагедии обречен – роковые события неуклонно приближают его к гибели.

Кто писал трагический финал жизни Пушкина? В какой степени сам поэт был соавтором злого рока?

Дурные предзнаменования.

Трагедии часто начинаются с пророчеств и зловещих предзнаменований. Так было и с Пушкиным. Он любил заглядывать в будущее. Еще в молодости поэт с друзьями отправился к знаменитой гадалке Кирхгоф. О ее предсказании писал впоследствии ближайший друг Пушкина С.А.Соболевский, утверждая: «Помню положительно. Предсказание было о том, во-первых, что он скоро получит деньги; во-вторых, что ему будет сделано неожиданное предложение; в-третьих, что он прославится и будет кумиром современников; в-четвертых, что он дважды подвергнется ссылке; наконец, что он проживет долго, если на 37-м году возраста не случится с ним какой беды от белой лошади, или белой головы, или белого человека (weisser Ross, weisser Korf, weisser Mensch), которых и должен опасаться».

В тот же вечер Пушкин получил карточный долг, о котором забыл. Через пару дней ему было предложено вступить в конную гвардию. Вскоре царь отправил его в ссылку на юг, через четыре года – в Псковскую губернию... Такие совпадения, знаете ли, производят впечатление даже на рассудительных людей, а Пушкин был очень впечатлителен.

Вот другое свидетельство современника: «Какой-то грек-предсказатель в Одессе подтвердил ему слова немки. Он возил Пушкина в лунную ночь в поле, спросил час и год его рождения и, сделав заклинания, сказал ему, что он умрет от лошади или от беловолосого человека».

Позднее в Москве Пушкин посетил известную гадальщицу, «у которой некогда был или бывал даже государь Александр Павлович. Пушкин не раз высказывал желание побывать у этой гадальщицы; но Е. Н. Ушакова постоянно отговаривала его. Однажды Пушкин пришел к Ушаковым и в разговоре сообщил, что он был у гадальщицы, которая предсказала ему, что он «умрет от своей жены», писал П.И.Бартенев.

В то время Пушкин был влюблен в Екатерину Ушакову, она тоже любила его, дело шло к свадьбе, но... «это странное предсказание сильно подействовало на Екатерину Николаевну. Постоянные опасения и думы за себя и за жизнь человека, которого она безгранично полюбит, если сделается его женою, изменили ее отношение к браку с Пушкиным, и все разрушилось...»

Пушкин всегда помнил зловещее пророчество, а иногда как будто дразнил судьбу. Однажды он донимал эпиграммами знакомого поэта средней руки, и чем дальше, тем злее и оскорбительнее делались нападки Пушкина. Дело могло дойти до дуэли, если бы Соболевский не рассказал осмеянному поэту о мрачном предсказании. «Вам покажется странным мое объяснение, но это сущая правда... Пушкин довольно суеверен, и потому, как только случай сведет его с человеком, имеющим сии наружные свойства, ему сейчас приходит на ум испытать: не тот ли это роковой человек?.. Так случилось и с вами, хотя Пушкин к вам очень расположен...»


Картина Н. Ульянова «Пушкин с женой перед зеркалом на придворном балу» (1936).

В другой раз, объясняя причины одной дуэльной истории, Пушкин опять ссылался на предсказание гибели «от белого человека или от белой лошади», а противник, по его словам, был «и белый человек, и лошадь». К счастью, до поединка дело не дошло.

Дуэль, тем более русская дуэль, знаменитые поединки, заслуживает отдельного рассказа. Но раз уж слово произнесено, надо кратко представить Пушкина-дуэлянта. Ему приписывают двадцать одну дуэль, включая ту, роковую. Однако в основном это были «дуэльные истории», либо окончившиеся примирением, либо остановленные вмешательством властей. Это показывает, что многие вызовы, исходившие чаще всего от Пушкина, были сделаны сгоряча или по ничтожным поводам: в отношении своей чести поэт был не только щепетилен, но даже мнителен. Но когда он действительно выходил к барьеру, то был спокоен и бесстрашен. Притом, что ему доводилось стреляться с боевыми офицерами, в том числе участниками войны 1812 года. Удивительно, но он ни разу не был даже легко ранен!

Наибольшее число дуэлей приходится на молодые годы Пушкина. «Пушкин всякий день имеет дуэли, – писала Е.Н. Карамзина, – благодаря бога они не смертоносны, бойцы всегда остаются невредимы». В период южной ссылки дуэлей стало даже больше. Второй всплеск «дуэльной активности» приходится на ту пору, когда Пушкин уже подыскивал себе жену, но еще не остепенился; это был «кризис среднего возраста»: «Ужель мне скоро тридцать лет?» После этого он не дрался восемь лет! Но в последний год словно с цепи сорвался. Если мы наложим график дуэлей на биографию Пушкина, то ясно обозначатся кризисные периоды его жизни, когда особенно обострялись внутренние и внешние противоречия.

Пушкин и сам предвидел свою судьбу: мрачные мотивы и предчувствия смерти столь часты в его произведениях последних лет, что могли бы составить отдельное исследование.

Ходя вокруг да около смерти, Пушкин ее не страшился. Похоже, он вообще никого и ничего не боялся, кроме бесчестия – для себя и своей семьи. Притом его представления о чести были шире, чем исключительно «дворянская честь». Он знал жизнь и людей; он отлично понимал, что честность и честь не одно и то же и различаются так же, как порядочность и светское comme il faut.

Семейный человек.

Многие друзья, а впоследствии и исследователи считали женитьбу Пушкина на Наталье Николаевне Гончаровой роковым шагом. Обращали внимание на почти маниакальное стремление Пушкина непременно жениться, на мучительное преодоление препятствий к браку.

Что касается женитьбы как таковой, то это было спасительное, необходимое решение. «Мне 27 лет, дорогой друг, – откровенно писал Пушкин близкому знакомому. – Пора жить, т. е. познать счастье. Моя жизнь, такая доселе кочующая, такая бурная, мой нрав – неровный, ревнивый, обидчивый, раздражительный и вместе с тем слабый – вот что внушает мне тягостное раздумье». Уже сбылось предсказание о славе, и это единственное, в чем Пушкин мог быть удовлетворенным. Да еще, пожалуй, в друзьях находил он опору. В остальном же был глубоко разочарован: отношением власти, положением в обществе, отношениями с женщинами. Он как будто устал от самого себя – такого, каким он был в конце 20-х годов. А со стороны его жизнь представлялась еще непригляднее. Вот почему Пушкин так стремился создать семью, остепениться и совершенствоваться – и в жизни, и в творчестве.

Но почему именно Гончарова?

В любви вопрос «почему?» чаще всего остается без ответа. Говорят, если мужчина может ответить, за что он любит женщину, значит, он ее не любит. Все-таки выскажу одно соображение. Пушкин ко времени своей женитьбы выглядел, по словам К.А.Полевого, «истощенным и увядшим». Его частые и страстные романы с весьма сексуальными дамами всем хорошо известны. Но не они были его идеалом. Он искал «чистейшей прелести чистейший образец». И нашел. Наталья Николаевна – Таша, как часто называл ее поэт, – и внешним обликом, и душою ближе других соответствовала идеалу Пушкина. О красоте Натальи Гончаровой написано очень много, и тут важно обратить внимание на своеобразие этой красоты, beaut_ romantique, по определению П.А.Вяземского. Дарья Фикельмон, прозванная Сивиллой за прозорливость, писала в дневнике: «Поэтическая красота госпожи Пушкиной проникает до самого моего сердца. Есть что-то воздушное и трогательное во всем ее облике...» И делает неожиданное заключение: «Эта женщина не будет счастлива, я в том уверена! Она носит на челе печать страдания». Еще одно предсказание, увы, сбывшееся в полной мере.

Гончарову упрекали и упрекают до сих пор: мол, неумна, пуста, бездарна... О, как не любят у нас жен великих людей! А я думаю, красота для женщины – это как «горе от ума» для мужчины, и если красивая женщина еще и умна, это вовсе непосильная ноша. Гончарова была неглупа, и Пушкину этого вполне хватало. Однако правы были те, кто бранил ее за легкомыслие; не ума ей недоставало, а мудрости, которая приходит только с жизненным опытом.


Наталья Николаевна.

Опускаю все перипетии сватовства Пушкина, но и под венцом его преследовали предзнаменования. Княгиня Е.А.Долгорукова вспоминала: «Во время венчания нечаянно упали с аналоя крест и Евангелие, когда молодые шли кругом. Пушкин весь побледнел от этого. Потом у него потухла свечка. «Tous les mauvais augures», – сказал Пушкин» (все дурные приметы).

Однако в первые годы брака Пушкин был, пожалуй, действительно счастлив как муж и отец. Он писал другу П.В.Нащокину: «Мое семейство умножается, растет, шумит около меня. Теперь, кажется, и на жизнь нечего роптать, и старости нечего бояться». Увы, не все пошло, как он надеялся. Царь привязал его к столичному бомонду придворной службой, о чем сам поэт сообщал: «Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничкове...» В Аничковом дворце проходили придворные балы и вечера, куда приглашались только персоны из высшего общества. Теперь в него входили и супруги Пушкины. В сущности, это был чуждый поэту мир, но Пушкин отчасти гордился своим положением и светскими успехами своей красавицы-жены.

А тут еще в его доме поселились сестры Натальи Николаевны – старшая Екатерина и средняя Александра. Пушкин этого не желал: «Эй, женка! смотри... – писал он. – Мое мнение: семья должна быть одна под одной кровлей: муж, жена, дети – покаместь малы; родители, когда уже престарелы. А то хлопот не оберешься, и семейственного спокойствия не будет». Как в воду глядел. Но – уступил просьбам жены. Пушкин искренне сочувствовал свояченицам, зная тяжелый характер своей тещи: сестры Гончаровы после замужества младшей сестры жили в деревне, и мать отказывалась вывозить их на зиму в Москву. Предполагалось, что в Санкт-Петербурге им удастся выйти замуж.

Екатерина восторженно писала о своей новой жизни: «...мы теперь часто бываем в большом свете, так кружимся в вихре развлечений, что голова кругом идет, ни одного вечера дома не сидим». Надо полагать, великодушие Пушкина встало ему в копеечку – расходы только на бальные наряды возросли втрое.

Знатная тетка сестер Гончаровых Е.И.Загряжская выхлопотала для Екатерины место фрейлины. Но жить во дворец ее, к сожалению, не взяли, и «бедные крошки» оставались в семье Пушкиных.

А тем временем усиливались цензурные нападки, несправедливая критика, не ослабевала слежка, вскрывались даже письма Пушкина к жене, росли долги и зависимость от казны. Как следствие, наступил творческий спад. Таков был напряженный фон перед разыгравшейся трагедией.

Развратная парочка.

Действительно роковым событием в судьбе Пушкина было появление в Санкт-Петербурге барона Жоржа Дантеса.

Род французских дворян Дантесов не отличался ни древностью, ни знатностью. Прадед Жоржа был успешным промышленником и землевладельцем, а дворянином стал только в 1731 году. Он-то и приобрел поместье Сульц в Эльзасе, ставшее родовым гнездом Дантесов. Его потомки породнились с более знатными фамилиями баронов Рейтнер и графов Гейцфельд из Германии, что прибавило Дантесам респектабельности и, что еще важнее, принесло обширные родственные связи. Например, их дальней родней оказались графы Нессельроде, а в ту пору Карл Нессельроде был министром иностранных дел России. Титул барона получил только отец Дантеса, депутат от партии правых при Наполеоне I. Но революция 1830 года прервала его политическую карьеру и, кроме того, сильно ударила по состоянию семьи.

Жорж Дантес в то время учился в военной школе Сен-Сир в Париже, окончить курс и получить офицерский патент не успел. Школа была распущена как оплот легитимистов, то есть сторонников свергнутой династии. Сидеть на шее разоренной семьи Дантес не мог, да и тосковал он в провинции. Заручившись рекомендательными письмами, Дантес поехал в Германию. Там его принял прусский принц Вильгельм, но даже он не смог пристроить офицера-недоучку, а предложил только унтер-офицерское звание с соответствующим окладом. Зато принц дал юноше ценный совет: ехать в Россию, где на такие мелочи, как образование и вообще Ordnung (порядок), легко закрывают глаза, особенно если есть Blatt (листок, в переносном смысле – рекомендательная записка). И тотчас написал рекомендательное письмо генерал-майору В.Ф.Адлербергу, директору канцелярии военного министерства, приближенному к императору Николаю I.

По дороге Дантес заболел и застрял в гостинице одного немецкого городка. Здесь захворавшего путешественника навестил другой знатный проезжающий, Луи-Борхард барон ван Геккерен де Беверваард, и был потрясен красотой молодого француза.


барон Геккерен.

Барон Геккерен, потомок древнейшего голландского рода, в юности жил во Франции, служил во флоте при Наполеоне, затем вернулся на родину и стал дипломатом. Сначала подвизался секретарем нидерландского посольства в Стокгольме, а в 1823 году получил назначение королевским посланником в Петербурге. Дипломатом он был превосходным, играл видную роль во всем иностранном дипломатическом корпусе в России. Отправляясь в 1833 году в продолжительный отпуск, Геккерен удостоился высокой награды от императора Николая I – ордена Св. Анны 1-й степени. Кроме того, Геккерен был тонким ценителем и собирателем произведений искусства и древностей; «менял, перепродавал и всегда добивался овладеть какою-нибудь редкостью», по свидетельству венского дипломата барона Торнау. О профессиональных и личных качествах Геккерена австриец отзывался так: «В дипломатических кругах сильно боялись его языка и, хотя недолюбливали, но кланялись ему, опасаясь от него злого словца».

Наши соотечественники высказывались откровеннее: «Геккерен был человек злой, эгоист, которому все средства казались позволительными для достижения своей цели...» (Н.М.Смирнов). И, кроме того, указывали на иную, пламенную страсть дипломата: «Старик барон Геккерен был известен распутством. Он окружал себя молодыми людьми наглого разврата...» (княгиня В.Ф.Вяземская). Многие современники прибавляли к имени Геккерена «старик», хотя ему не исполнилось сорока трех лет.

Итак, осенью 1833 года в маленькой немецкой гостинице богатый сластолюбец встретил бедного красавца, заботливо выходил его и предложил свою дружбу и покровительство. Дантес согласился. Счастливая пара продолжила совместное путешествие в Россию.

Санкт-Петербург встретил Дантеса благосклонно, о нем было доложено государю, а Геккерен ввел его в высший свет. Офицерский экзамен он выдержал, так как был освобожден от зачета по русской словесности (языка не знал совершенно), устава и военного судопроизводства (оно ему потом весьма пригодилось бы), а экзаменатор заранее обещал высоким покровителям Дантеса «не быть злым».

26 января 1834 года Пушкин записал в дневнике: «Барон Д’Антес и маркиз де Пина... будут приняты в гвардию прямо офицерами. Гвардия ропщет». И действительно, 14 февраля Дантес поступил корнетом в самый привилегированный Кавалергардский полк.

Гвардия пороптала и смирилась. Эта была уже не та гвардия, что восхищала Россию после войны 1812 года и до восстания на Сенатской площади. Кавалергарды «николаевской» поры прониклись симпатией к Дантесу. Его однополчанин князь А.В.Трубецкой характеризовал его следующим образом: «Он был статен, красив... остроумен, жив. Отличный товарищ». Добавляли «какую-то врожденную способность нравиться всем с первого взгляда...» Впрочем, на других современников он производил «неприятное впечатление своим ломанием и самонадеянностью»; Пушкин говорил, что Дантес «хорош, но рот у него, хотя и красивый, но чрезвычайно неприятный, и улыбка мне совсем не нравится». Другие обращали внимание на ничего не выражающие «стеклянные глаза» Дантеса. (Глядя на портрет, я бы сказал – оловянные.)

Офицер он был неважный, и за три года службы получил 44 взыскания. Но Дантес нравился государю и государыне, великому князю Михаилу Павловичу, украшал собою бомонд и поэтому меньше чем через два года был произведен в поручики.

Особые отношения Дантеса и Геккерена заметили не сразу. Тот же князь Трубецкой писал про склонность Дантеса, «о которой мы узнали гораздо позднее»: «Не знаю как сказать: он ли жил с Геккереном, или Геккерен жил с ним... В то время в высшем обществе было развито бугрство. Судя по тому, что Дантес постоянно ухаживал за дамами, надо полагать, что в сношениях с Геккереном он играл только пассивную роль». (Bougre – по-французски парень, малый.) «Геккерен, будучи умным человеком и утонченнейшим развратником, какие только бывали под солнцем, без труда овладел совершенно телом и душой Дантеса», – добавлял А.Н.Карамзин.

Действительно, Дантес действовал, прошу прощения, на два фронта: посещал вместе с другими кавалергардами бордель, волочился за светскими дамами и в то же время уступал старику Геккерену с тылу. Такие отношения известны с античных времен: мальчики и юноши были любовниками богатых и знатных мужей, а со временем сами становились такими же мужами и заводили себе любовников. Но уже Платон утверждал, что paidicos не любовь, а низменная страсть.

Высшее петербургское общество еще не знало умного слова «гомосексуалист», пользовались старым добрым «педераст» или, короче, «аст». Пушкин обычно лишь посмеивался над «астами», но иногда довольно зло издевался над ними в эпиграммах, письмах и устных разговорах. Некоторые исследователи даже выдвинули версию «заговора педерастов» против Пушкина. Это, конечно, слишком предвзятое и однобокое мнение. Но бесспорно, что разврат, на котором был основан союз Дантеса – Геккерена, привнес болезненный оттенок в противостояние с Пушкиным. Причем разврат в более широком смысле, чем только сексуальные отношения.


Жорж Дантес (Читать здесь).

Геккерен никогда не был женат, родственники не знались с ним. Знатное имя и все состояние Геккерен хотел передать своему идолу, обожаемому Жоржу. В гомосексуальных парах страсть старшего партнера к младшему, как правило, выливается в «paterne», отеческое отношение. Геккерен начал хлопотать об усыновлении. Сначала ему потребовалось согласие настоящего отца Дантеса. Эльзасский дворянин с радостью согласился на «великодушный план» Геккерена и написал «отступную»: «Я спешу уведомить Вас о том, что с нынешнего дня я отказываюсь от всех моих отцовских прав на Жоржа-Шарля Дантеса...» Что тут скажешь? Просвещенная Европа!

В начале 1835 года Геккерен надолго уехал из России, чтобы на родине хлопотать о законном усыновлении. А с 4 мая 1836 года Дантес уже официально именовался бароном Геккереном и стал богатым наследником (но мы будем называть его по-прежнему Дантесом). В этом новом качестве он стал в глазах петербургского света еще и одним из самых завидных женихов. Другое дело, разрешил бы папенька жениться или нет. Хотя я уверен, что в семействе Геккеренов обсуждались прожекты: 1) громкая скандальная связь Жоржа с великосветской дамой – для отвода глаз от связи истинной и 2) возможность официального брака, который, по сути дела, тоже стал бы респектабельной ширмой.

Старик Геккерен, устраивая свое семейное дело, отсутствовал почти год. Молодой красавец обрел полную свободу и совсем некстати почувствовал себя вполне мужчиной.

Эпистолярный роман. Начало.

Этот «роман в письмах» я начну с отрывка давно известного письма Дантеса Геккерену.

«20 января 1836 года.
Мой драгоценный друг... я безумно влюблен. Да, безумно, ибо не знаю, куда преклонить голову. Я не назову тебе ее, ведь письмо может затеряться, но вспомни самое прелестное создание в Петербурге, и ты узнаешь имя. Самое ужасное в моем положении – что она тоже любит меня, но видеться мы не можем, до сего времени это немыслимо, ибо муж возмутительно ревнив... Однако будь спокоен, я осмотрителен и до сих пор был настолько благоразумен, что тайна эта принадлежит только нам с нею (она носит то же имя, что и дама, писавшая к тебе в связи с моим делом...). Теперь ты должен понять, что можно потерять рассудок из-за подобного создания, в особенности если она вас любит!» (Дама, писавшая к Геккерену, была Е.Ф.Мусина-Пушкина, дальняя родственница Дантесов по материнской линии.)

Отрывки двух писем из архива Дантесов, в том числе этот, опубликовал Анри Труайа, в нашей стране они были напечатаны еще в 1951 году. Однако пушкинисты не признали в «самом прелестном создании» жену Пушкина, ссылаясь на то, что фрагменты писем «были вырваны из контекста всей переписки» и «подают повод для крайне субъективных суждений». А вот Владимир Набоков и Анна Ахматова уверенно писали о взаимной любви Дантеса и Натальи Николаевны. Творческая интуиция восторжествовала. Теперь уже все письма Дантеса перед нами.

«Петербург, 2 февраля 1836 года.
...Теперь мне кажется, что я люблю ее больше, чем две недели назад! Право, мой дорогой, это id_e fixe, она не покидает меня, она со мною во сне и наяву... У меня более, чем когда-либо, причин для радости, ибо я достиг того, что могу бывать в ее доме, но видеться с ней наедине, думаю, почти невозможно, и все же совершенно необходимо; и нет человеческой силы, способной этому помешать, ибо только так я обрету жизнь и спокойствие... Словом, мой драгоценный, только ты можешь быть моим советчиком в этих обстоятельствах: как быть, скажи? Я последую твоим советам, ведь ты мой лучший друг, и я хотел бы излечиться к твоему возвращению и не думать ни о чем, кроме счастья видеть тебя, а радоваться только тому, что мы вместе...»

К этому времени отношения Дантеса и г-жи Пушкиной были уже замечены в свете. Из дневника фрейлины М.К.Мердер: «5 февраля 1836 г. Среда. ...В толпе я заметила д’Антеса, но он меня не видел... он искал кого-то глазами... Через минуту он появился вновь, но уже под руку с г-жой Пушкиной... они безумно влюблены друг в друга! Пробыв на балу не более получаса, мы направились к выходу. Барон танцевал мазурку с г-жою Пушкиной. Как счастливы они казались в эту минуту!..»

Следующее письмо Дантеса из Петербурга датировано 14 февраля.
«...Право, я, кажется, стал немного спокойней, не видясь с ней ежедневно... Кроме того, в последний раз, что мы с ней виделись, у нас состоялось объяснение, и было оно ужасным, но пошло мне на пользу. В этой женщине обычно находят мало ума, не знаю, любовь ли дает его, но невозможно вести себя с большим тактом, изяществом и умом, чем она при этом разговоре, а его тяжело было вынести, ведь речь шла не более и не менее как о том, чтобы отказать любимому и обожающему ее человеку, умолявшему пренебречь ради него своим долгом: она описала мне свое положение с таким самопожертвованием, просила пощадить ее с такой наивностью, что я воистину был сражен и не нашел слов в ответ. Если бы ты знал, как она утешала меня, видя, что я задыхаюсь и в ужасном состоянии; а как сказала: «Я люблю вас, как никогда не любила, но не просите большего, чем мое сердце, ибо все остальное мне не принадлежит, а я могу быть счастлива, только исполняя все свои обязательства, пощадите же меня и любите всегда так, как теперь, моя любовь будет вам наградой», – да, видишь ли, думаю, будь мы одни, я пал бы к ее ногам и целовал их... Однако не ревнуй, мой драгоценный, и не злоупотреби моим доверием: ты-то останешься навсегда, что же до нее – время окажет свое действие и ее изменит, так что ничто не будет напоминать мне ту, кого я так любил. Ну, а к тебе, мой драгоценный, меня привязывает каждый новый день все сильнее, напоминая, что без тебя я был бы ничто».

«Петербург, 6 марта 1836 г.
Мой дорогой друг, я все медлил с ответом, ведь мне было необходимо читать и перечитывать твое письмо... Господь мне свидетель, что уже при получении твоего письма я принял решение пожертвовать этой женщиной ради тебя... С той же минуты я полностью изменил свое поведение с нею: я избегал встреч так же старательно, как прежде искал их; я говорил с нею со всем безразличием, на какое был способен, но думаю, что, не выучи я твоего письма, мне недостало бы духу. На сей раз, слава Богу, я победил себя, и от безудержной страсти, что пожирала меня 6 месяцев, о которой я говорил во всех письмах к тебе, во мне осталось лишь преклонение да спокойное восхищение созданьем, заставившим мое сердце биться столь сильно.

Сейчас, когда все позади, позволь сказать, что твое послание было слишком суровым, ты отнесся к этому трагически и строго наказал меня, стараясь уверить, будто ты знал, что ничего для меня не значишь... Ты был не менее суров, говоря о ней, когда написал, будто до меня она хотела принести свою честь в жертву другому – но, видишь ли, это невозможно. Верю, что были мужчины, терявшие из-за нее голову, она для этого достаточно прелестна, но чтобы она их слушала, нет! Она же никого не любила больше, чем меня, а в последнее время было предостаточно случаев, когда она могла бы отдать мне все – и что же, мой дорогой друг, – никогда ничего! никогда в жизни!.. Итак, она осталась чиста; перед целым светом она может не опускать головы. Нет другой женщины, которая повела бы себя так же... Еще одно странное обстоятельство: пока я не получил твоего письма, никто в свете даже имени ее при мне не произносил. Едва твое письмо пришло, словно в подтверждение всем твоим предсказаниям – в тот же вечер еду на бал при дворе, и Великий Князь-Наследник шутит со мной о ней, отчего я тотчас заключил, что и в свете, должно быть, прохаживались на мой счет... Ну, я уже сказал, все позади, так что надеюсь, по приезде ты найдешь меня совершенно выздоровевшим...»


Настало время подвести некий промежуточный итог. Из писем Дантеса мы узнаем, что примерно полгода назад он увлекся Натальей Николаевной Пушкиной, влюбленность переросла в глубокое искреннее чувство. Наталья Николаевна отвечала взаимностью. Нет ничего странного в том, что первый красавец и первая красавица полюбили друг друга. Они были ровесниками (обоим по 23 года), оба никогда до того по-настоящему не любили. Выходя замуж за Пушкина, Наталья Николаевна уважала его как поэта и как личность, но не любила, и сам Пушкин это сознавал, надеялся со временем внушить ей и любовь. Однако в отношении интимной связи Наталья Николаевна была непреклонна – даже влюбленный, но испорченный Дантес оказался тронут ее чистотой. Вообще говоря, чувства обоих возлюбленных до этих пор вызывают сочувствие и уважение.

Пожалуй, странным было то, что bougre Дантес так искренне полюбил. Но тут мы еще раз можем оценить прекрасный облик Натальи Николаевны, способный вызвать высокие чувства даже в низкой душе.

Оказалось, что Дантес был принят в доме Пушкина. Очевидно, он мог появляться там как возможный жених одной из сестер Гончаровых.

Узнаем мы и то, что в свете пошли толки и пересуды о любви, а может быть, и об интимной связи Дантеса с женой Пушкина.

Из приведенных писем, особенно из последнего, можно представить, каким ударом оказалась любовь Дантеса для старика Геккерена. Он обрушился на любовника с упреками, пытался убедить его в том, что жена Пушкина уже была чьей-то любовницей. Вероятно, он передавал сплетни о ее связи с императором. Дантес ему не поверил. И постарался успокоить «папашу», заверить в неизменности своих чувств.

Николай I действительно волочился за г-жой Пушкиной, но его ухаживания не выходили за рамки светского флирта, и со временем он, что называется, взял себя в руки. Хотя он мог иметь наложницей любую даму империи. Но не Пушкину. Он понимал, чья она жена. Это понимали и десятки других юношей и мужчин, влюбленных в нее. (Кстати, среди них был и полковник Ланской, будущий муж Гончаровой-Пушкиной, – воистину, последние станут первыми!) А Дантес не понимал. Для него Пушкин был заносчивым камер-юнкером, который к тому же пописывает стишки. Дантес, как сообщал Трубецкой, «относился к дамам вообще, как иностранец, смелее, развязнее, чем мы, русские...» То есть в определенном смысле у Дантеса не было соперников. А в глазах части высшего общества он становился еще и отчаянным малым, свободным от предрассудков. На его действия смотрели с молчаливым одобрением.

Так начинался этот роман, предвещавший трагедию.

Главным мотивом поступков Дантеса современники и большинство исследователей считали «ветреный разврат», неосторожное и демонстративное волокитство, а поведение Натальи Гончаровой осуждали, как по меньшей мере легкомысленное, поощрявшее ухаживания блестящего кавалергарда. Новые письма из архива семьи Дантесов доказывают, что в начале 1836 года между этими двумя «звездами» высшего света вспыхнула настоящая любовь.
 

Страдания молодого Геккерена.

Дантес явно поспешил уверить Геккерена, что «победил себя», сумел «пожертвовать этой женщиной». Возможно, это были просто ритуальные клятвы «аста» своему старшему любовнику и покровителю («ты источник всех моих удовольствий и душевных волнений» и т.д.).

«Петербург, суббота 28 марта 1836 г. …Признаюсь откровенно – жертва, тебе принесенная, огромна. Чтобы так твердо держать слово, надобно любить так, как я тебя; я и сам бы не поверил, что мне достанет духу жить поблизости от столь любимой женщины и не бывать у нее, имея для этого все возможности. Ведь, мой драгоценный, не могу скрыть от тебя, что все еще безумен; однако же сам Господь пришел мне на помощь: вчера она потеряла свекровь, так что не меньше месяца будет вынуждена оставаться дома, тогда, может быть, невозможность видеть ее позволит мне не предаваться этой страшной борьбе, возобновлявшейся ежечасно… Так вот, когда бы ты мог представить, как сильно и нетерпеливо я жду твоего приезда, а отнюдь не боюсь его – я дни считаю до той поры, когда рядом будет кто-то, кого я мог бы любить…»

Наконец, Геккерен вернулся в Петербург и навел порядок в своем семействе. Он рассудил, что запретить приемному сыну любить (женщину!) невозможно, это только отвратит от него Жоржа. Поэтому он всеми силами старался превратить платоническую любовь Дантеса в пошлый адюльтер, ведь любовное похождение рано или поздно надоедает. Геккерен стал для видимости союзником и активным помощником Дантеса, а на деле стремился опорочить и Пушкину, и Пушкина – виновников своих несчастий. Помог его интригам и траур по матери поэта Надежде Осиповне, во время которого Наталья Николаевна не выезжала в свет. И действительно, любовь Дантеса со временем становилась страстью, а страсть стремится к обладанию. И действительно, через полгода план Геккерена начинает претворяться в жизнь. Вот что пишет Дантес папаше из казармы, находясь на дежурстве

17 октября 1836 года:

«Дорогой друг, я хотел говорить с тобой сегодня утром, но у меня было так мало времени, что это оказалось невозможным. Вчера я случайно провел весь вечер наедине с известной тебе дамой, но когда я говорю наедине – это значит, что я был единственным мужчиной у княгини Вяземской почти час…»

Далее Дантес подробно описывает свое нервическое состояние по окончании вечера: «...оказавшись на улице, принялся плакать, точно глупец, отчего, правда, мне полегчало, ибо я задыхался; после же, когда я вернулся к себе, оказалось, что у меня страшная лихорадка…» Исследователи усматривают в этом излиянии лишь жеманное притворство. Совсем не в оправдание Дантеса хочу заметить: наши предки были совсем другими, даже физиологически; они переживали счастье и горе, любовь и ненависть бурно, случалось, умирали от любви (редко, но умирали), убивали из ревности чаще, чем из-за денег; зато легче переносили боль, холод и голод. Кроме того, несомненно, литература и искусство, вообще культура, навязывали модели поведения, и люди им следовали, даже не сознавая того. В качестве яркого примера напомню, что после выхода повести Гете «Страдания молодого Вертера», главный герой которой кончает с собой, по Европе прокатилась настоящая эпидемия самоубийств.


Идалия Полетика.

После описания «страданий молодого Геккерена» Дантес переходит к делу: «Вот почему я решился прибегнуть к твоей помощи и умолять выполнить сегодня вечером то, что ты мне обещал. Абсолютно необходимо, чтобы ты переговорил с нею, дабы мне окончательно знать, как быть. Сегодня вечером она едет к Лерхенфельдам… Вот мое мнение: я полагаю, что ты должен открыто к ней обратиться и сказать, да так, чтоб не слышала сестра, что тебе совершенно необходимо с нею поговорить. Тогда спроси ее, не была ли она случайно вчера у Вяземских; когда же она ответит утвердительно, ты скажешь, что так и полагал и что она может оказать тебе великую услугу; ты расскажешь о том, что со мной вчера произошло по возвращении, словно бы был свидетелем: будто мой слуга перепугался и пришел будить тебя в два часа ночи, ты меня много расспрашивал, но так и не смог ничего добиться от меня… и что ты убежден, что у меня произошла ссора с ее мужем, а к ней обращаешься, чтобы предотвратить беду (мужа там не было). Это только докажет, что я не рассказал тебе о вечере, а это крайне необходимо, ведь надо, чтобы она думала, будто я таюсь от тебя и ты расспрашиваешь ее как отец, интересующийся делами сына; тогда было бы недурно, чтобы ты намекнул ей, будто полагаешь, что бывают и более интимные отношения, чем существующие, поскольку ты сумеешь дать ей понять, что, по крайней мере, судя по ее поведению со мной, такие отношения должны быть…

Если бы ты сумел вдобавок припугнуть ее и внушить, что…» (Окончание фразы зачеркнуто так старательно, что даже эксперты не сумели его прочитать.)

Дантес ясно излагает свой план и дает указание Геккерену вынудить г-жу Пушкину уступить его домогательствам.

В этом письме впервые в интригу Геккеренов включен Пушкин («ты убежден, что у меня произошла ссора с ее мужем, а к ней обращаешься, чтобы предотвратить беду»). Другими словами, Дантес предлагает шантажировать Наталью Николаевну разоблачением перед мужем. Замысел довольно путаный, но, вероятно, расчет был на то, что жена предпочтет тихий, тайный адюльтер ужасному скандалу.

С этого момента старик Геккерен буквально преследует Наталью Николаевну. Как писал Пушкин впоследствии в неотосланном письме Геккерену: «Вы отечески сводничали вашему незаконнорожденному или так называемому сыну… Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам… вы говорили, бесчестный вы человек, что он умирает от любви к ней; вы бормотали ей: верните мне сына».

Но пока еще козни развратной семейки не раскрыты. Геккерены ведут себя нагло. Папаша уверен, что его положение королевского посланника гарантирует его безопасность, а Дантеса обожают сильные мира сего. Они привлекают на свою сторону троюродную сестру Натальи Николаевны – Идалию Полетику, тайно ненавидевшую чету Пушкиных. С ее помощью Геккерены подготовили несговорчивой Натали настоящую ловушку. В.Ф.Вяземская рассказывала, что Полетика по настоянию Дантеса «пригласила Пушкину к себе, а сама уехала из дому… когда она осталась с глазу на глаз с Геккереном (Дантесом), тот вынул пистолет и грозил застрелиться, если она не отдаст ему себя. Пушкина не знала, куда ей деваться; она ломала себе руки и стала говорить как можно громче. По счастию, ничего не подозревавшая дочь хозяйки явилась в комнату, и гостья бросилась к ней».

Это произошло в первых числах ноября. А 4 ноября Пушкин и его друзья получили анонимный пасквиль, содержащий грязные намеки на измену его жены. Пушкин потребовал объяснений у Натальи Николаевны, и тут все открылось. В этот день Пушкин как будто прочитал то, что сейчас читаем мы… Он узнал, что жена любила другого. Пушкин ни с кем не мог поделиться своим горем. Семья, дом, который он строил почти десять лет, – все пошло прахом. Уже тогда Пушкин был смертельно ранен.

А может быть, добавляла горечи совесть? В свои 23 года Пушкин тоже был неразборчив в средствах. Тогда в Одессе он добился любви Елизаветы Воронцовой, жены генерал-губернатора М.С.Воронцова, в доме которого был принят со всем радушием. А когда оскорбленный Воронцов отослал Пушкина, тот отомстил злой эпиграммой «Полу-милорд, полу-купец» – в ней было много желчи и мало правды. Ведь боевой генерал Воронцов был ранен штыком (!) в Бородинском сражении, командовал оккупационным корпусом в побежденной Франции, немало сделал для развития Таврии и Новороссии, был меценатом и образованнейшим человеком своего времени… И это лишь один из многих довольно постыдных эпизодов, в которых мог себя упрекнуть Пушкин. Образно говоря, в «зеркале Дантеса» он мог увидеть «черного человека», от которого лишь недавно начал отдаляться.

Пушкин послал вызов Дантесу.


Екатерина.
 

Подробности объяснения в семье Пушкина сразу стали известны в стане врагов. Дантес с дежурства пишет записку папаше:

«…Бог мой, я не сетую на женщину (в оригинале: femme – в данном случае «жена», а не «женщина». – С.М.) и счастлив, зная, что она спокойна, но это большая неосторожность либо безумие, чего я к тому же не понимаю, как и того, какова была ее цель. Записку пришли завтра, чтоб знать, не случилось ли чего нового за ночь… и откуда ты знаешь, что она призналась в письмах... Во всем этом Екатерина – доброе создание, она ведет себя восхитительно».

Екатерина Гончарова, до сих пор проходившая в переписке Дантеса как безымянная «сестра», теперь обрела имя. Настало время вывести на сцену новый персонаж.
 

Посредница и предательница.

Екатерина Гончарова, оказавшись в столице, в доме Пушкиных, писала: «…я право не знаю, как я смогу отблагодарить Ташу и ее мужа за все, что они делают для нас…» Из опубликованных ныне писем Дантеса стало известно, как она «отблагодарила».

Екатерина Николаевна Гончарова была на три года старше Натальи Николаевны. Она была не красавица, но весьма привлекательна: высокая и стройная, с «осиной» талией, темными волосами и черными выразительными глазами. Она прекрасно ездила верхом, писала остроумные письма, естественно, по-французски. Положение фрейлины повысило ее статус, но найти жениха ей все никак не удавалось, ведь она была бесприданницей.

Когда вокруг сестер Гончаровых начал увиваться Дантес, глаза Екатерины заблестели. Очень скоро стало ясно, что предмет его обожания – замужняя сестра, но Екатерина уже не принадлежала себе, она переживала роман Дантеса и Таши как свой собственный.

Дантеса начали принимать в доме Пушкиных как возможного жениха Екатерины или Александры. Во время траура Натальи Николаевны по свекрови и ее болезни после родов Дантес общался только с ее сестрами и, возможно, передавал через Екатерину нежные послания. Летом на Каменноостровской даче Пушкиных посещения Дантеса стали особенно частыми. Екатерина наслаждалась обществом своего «обожэ», словно отраженным от Натали светом, и как могла «учащала возможности встреч с ним», писала современница.

После возвращения Пушкиных с дачи ухаживания Дантеса за Натальей Николаевной стали уже устойчивой темой пересудов, поэтому Пушкин запретил назойливому кавалергарду бывать в его доме. Но общение между Дантесом и Натальей Николаевной продолжалось: он посылал, как сам признавался позднее, «довольно часто г-же Пушкиной книги и театральные билеты при коротких записках». Каковы были эти записки, теперь известно, даже военный суд определил, что они «могли возбудить щекотливость мужа». Но кто, как вы думаете, передавал эти послания?

До сих пор Екатерина играла «роль второго плана». После вызова Пушкиным Дантеса на дуэль она становится одной из главных героинь.



Александра.

Семейство Геккеренов не ожидало вызова. Ведь пасквиль, к которому они имели прямое или косвенное отношение, намекал на связь Натальи Николаевны не с Дантесом, а с самим Николаем I. С кем же стреляться в таком случае прикажете? Расчет был, видимо, на то, что Пушкин не станет поднимать шума, а просто уедет и увезет жену в деревню (так поступил бы всякий благоразумный человек, кстати, так советовали некоторые друзья). Для Дантеса это было бы хорошо – вот тебе, Натали, за несговорчивость! А для Геккерена еще лучше – с глаз долой, из сердца вон и – приди, сынок, в мои объятья!

Если бы они хоть немного знали и, главное, понимали Пушкина, то не рассчитывали бы на его благоразумие. В том-то и дело, что Геккерены строили свои интриги, основываясь все-таки на логике поступков людей обыкновенных. Они не считали Пушкина исключительной личностью и мерили его «аршином общим».

Дуэль означала не только смертельную опасность для Жоржа, но и крах двух блестящих карьер, благосостояния и положения в обществе. Нужно было найти какой-то выход, как избежать дуэли, но чтобы это не выглядело явным уклонением от поединка. И тогда Геккерены придумали версию о том, что Дантес влюблен в Екатерину Гончарову и уже собирался просить ее руки, а ревнивый Пушкин все не так понял. Старик Геккерен переговорил наедине с Екатериной и объявил, что если она согласна, то… Ах, мог бы и не спрашивать!

Пушкин был в бешенстве, он сразу понял суть и цель интриги. Не верила своему счастью и невеста. В письме брату она писала, что ей «тоскливо до смерти». Но проявила характер! На рауте у австрийского посланника, где все дамы были в траурных нарядах по случаю кончины Карла X, только фрейлина Гончарова явилась в белом платье, демонстрируя всему свету: я невеста! Это, знаете ли, был отчаянный поступок: императрица могла очень сурово наказать ослушницу. И Дантес тоже оказался в неловком положении: о сватовстве еще не объявили, маневр уклонения от дуэли становился слишком прозрачным. Но Екатерина намеренно шла на обострение, чтобы отрезать Геккеренам путь к отступлению. Наталья Николаевна нарочно не поехала на раут, зная о готовящейся выходке сестры. Пушкин приехал позднее, сразу оценил ситуацию как еще один шаг для избежания дуэли. Он тут же запретил Екатерине даже разговаривать с Дантесом, а «самому Дантесу сказал несколько более чем грубых слов». Инцидент на рауте был зафиксирован даже в донесениях дипломатов.

Дантес в записке сделал выговор невесте, что она «ставит всех в неловкое положение», – впрочем, упрек довольно мягкий. Ведь в эти дни Дантес слишком зависел от сговорчивости Екатерины.

К этому времени друзья буквально повисли на руках Пушкина, чтобы предотвратить дуэль. Все поверили – и кому? Геккеренам! Никто не знал всей правды, но все считали себя вправе учить Пушкина, как ему поступать. Для многих поэт оставался тем «enfant terrible», каким он был когда-то и за которым нужен глаз да глаз…

Екатерина все больше включалась в происки врагов Пушкина. Чтобы ускорить помолвку, Геккерен намекнул (или сообщил открытым текстом) Жуковскому и Загряжской, что Екатерина беременна от Дантеса. Жуковскому, чтобы тот всеми силами удержал Пушкина от дуэли, Загряжской – чтобы скорее получить согласие Гончаровых на помолвку и брак. Разумеется, Екатерина должна была, со своей стороны, признаться тетке в мнимой беременности. Шантаж подействовал. Загряжская с удовлетворением сообщила Жуковскому о согласии Гончаровых: «И так концы в воду!» (Между прочим, Дантес тут же начал торговаться с Гончаровыми о приданом; сторговались пока на 5000 рублей ассигнациями в год, причем 10 000 были выданы сразу.)

Некоторые исследователи полагают, что Екатерина действительно забеременела от Дантеса и что их связь началась еще в августе, во время дачных «тужурамуров». Навряд ли: Гончарова была фрейлиной, обязанной «блюсти себя». А соблазнителя ждало суровое наказание. Вот, для примера, подобный случай: Сергей Трубецкой, брат уже упоминавшегося Александра Трубецкого, согрешил с фрейлиной, и она забеременела. По приказанию Николая I он был обвенчан тут же, в Зимнем дворце на дежурстве, и сразу отправлен на Кавказ. (Кстати, там он оказался секундантом другой роковой дуэли – Лермонтова с Мартыновым.) Так вот, если бы Екатерина и вправду была в то время беременна от Дантеса, он бы ни о чем другом не думал, как жениться на ней, не дожидаясь вызова на дуэль!

Наталья Николаевна пыталась отговорить сестру от брака с Дантесом, но Екатерина приписала это ревности. И отчасти была права: Наталья Николаевна все еще любила Дантеса, он имел над ней какую–то гипнотическую власть: «…не смея поднять на него глаза, наблюдаемая всем обществом, она постоянно трепетала» (Д.Ф.Фикельмон). В то же время и невеста страдала от унизительной двусмысленности своего положения, понимая, что если дуэль все же состоится, то Дантес и жениться не станет. Но не было такого унижения, которого она не перенесла бы ради Жоржа! А кто всему виной? Пушкин и младшая сестра. И Екатерина вплоть до свадьбы, живя под кровом Пушкиных, доносила обо всем Геккеренам.

Константин Данзас, секундант Пушкина на дуэли с Дантесом.
 

Например, когда Наталья Николаевна поехала во дворец к своей тетке, там ее уже караулил Дантес. Сообщить о визите могла только Екатерина. Она указывала Дантесу на друзей Пушкина в его окружении и предостерегала от откровенности с ними.
 

Примирения не будет.

Пушкин не подозревал, что в его доме завелся «крот». Вызов на дуэль все-таки был отозван. Пушкин объявил свояченице: «Поздравляю, вы невеста! Дантес просит вашей руки». До свадьбы он был приветлив с невесткой, добродушно шутил: а какой она теперь будет национальности – русской, француженкой или голландкой?

Наконец, во время болезни Дантеса – а болел он «простудною лихорадкою» с 12 декабря по 3 января следующего года – Екатерина тайно посещала его в доме Геккерена. Об этом свидетельствуют записки Дантеса: «Добрая моя Катрин, вы видели нынче утром, что я отношусь к вам почти как к супруге»; «Досадно, что у вас не будет экипажа завтра утром»; «…надеюсь, завтра не будет препятствий повидаться с вами». Свидания проходили с разрешения Геккерена, он и тут сводничал. Именно тогда Дантес вступил в близкие отношения с невестой. Это подтверждают и современники: «…та, которая так долго играла роль посредницы, стала, в свою очередь, любовницей, а затем и супругой».

10 января состоялась свадьба. Наталья Николаевна присутствовала лишь на венчании. Пушкин приехал позднее на свадебный обед, устроенный в честь молодых графом Строгановым, другим знатным родственником Гончаровых. Там Геккерен сделал попытку примирения: «После обеда барон Геккерен, отец, подойдя к Пушкину, сказал ему, что теперь, когда поведение его сына совершенно объяснилось, он, вероятно, забудет и изменит настоящие свои отношения на более родственные. Пушкин отвечал сухо, что, невзирая на родство, он не желает иметь никаких отношений между его домом и г. Дантесом…» Когда Дантес приехал к Пушкиным с визитом, поэт его не принял; тогда Дантес написал ему письмо, но Пушкин, не распечатывая, вернул его, да как! На вечере у Загряжской поэт протянул письмо старику Геккерену. Тот отказался его принять. Пушкин вскипел и «бросил письмо в лицо Геккерену со словами: «Ты его примешь, негодяй!» Такие отношения никак не вписывались в версию Геккеренов, им необходимо было полное примирение. Но, «коль скоро Месье не довольно умен, чтобы понять, что только он и играет дурацкую роль во всей этой истории», как писал Дантес невесте, то было решено еще туже закрутить сюжет интриги, выставить Пушкина безумным ревнивцем, а Дантеса безвинным мучеником.

Геккерены внесли в сценарий новый поворот: что Дантес женился на Екатерине… для спасения Натальи Николаевны, в которую был платонически влюблен, от ревнивого мужа и несправедливого мнения света! Отныне на балах и вечерах Дантес томно вздыхал и бросал в сторону г-жи Пушкиной страдальческие взоры. Некоторые современники разгадали маневр семейки, например Жуковский, конспективно записавший в дневнике: «Два лица. Мрачность при ней. Веселость за ее спиной». Но многие поверили, особенно дамы: они восхищались рыцарем, который предпочел «…закабалить себя на всю жизнь, чтобы спасти репутацию любимой женщины». И в этом эпизоде Екатерина старательно исполнила отведенную ей роль.

«…вы сыграли все трое такую роль…» – написал Пушкин в черновике оскорбительного письма Геккерену, послужившего причиной роковой дуэли. Двоих мы знали и прежде: Дантес и Геккерен, третья стала известна недавно – Екатерина Гончарова.

Месть гнусной парочки.

Пушкин написал Геккерену такое резкое письмо, что в ответ неизбежно последовал бы вызов Дантеса (сам посол драться не мог, его жизнь принадлежала королю, требовать сатисфакции обязан был его сын). Но еще до отправки письма опять вмешались друзья. Жуковский доложил царю. Николай вызвал Пушкина «на ковер». Он обещал защитить честь семьи Пушкина, но взял с поэта слово, что тот не пошлет нового вызова и не спровоцирует новой дуэли, не известив его об этом. Интересно, что само право на поединок царь даже не подвергал сомнению. Пушкин дал слово.

Утечка информации из дома Пушкиных продолжалась теперь, вероятно, от средней сестры Александры – через Екатерину – к Геккеренам. Они узнали про обещание Пушкина царю очень быстро. Тут уж они начали открыто мстить Пушкину и его жене. Ведь до сих пор они терпели поражение. Дантес остался ни с чем (он сам позднее признавался: «Я имел всех женщин, которых желал, кроме этой женщины, которая отомстила мне за всех их и которая, словно в насмешку, была моей единственной любовью»). Дантес был вынужден жениться на нелюбимой, не больно-то красивой тридцатилетней женщине, явно ему не ровне, и это было унизительно. А главное, Пушкин отказывал им в порядочности, открыто презирал их.

Вот как они мстили. Геккерен при удобном случае нашептывал Наталье Николаевне: «Когда же она склонится на мольбы его сына?» Дантес говорил ей пошлости; однажды, уходя с бала, нарочито громко сказал Екатерине: «Allons, ma legitime!» («Пойдем, моя законная!») – намекая, что здесь присутствует и незаконная. Все эти мерзости мгновенно передавались устно, отразились они и в переписке современников. Это была настоящая травля.


Последний бюллетень о состоянии здоровья поэта.

Наконец, Геккерены распространили новую клевету: что Пушкин сожительствует с другой свояченицей, Александрой. И этот вздор пошел гулять по свету: «Пушкин скрежещет зубами и принимает свое всегдашнее выражение тигра, Натали опускает глаза и краснеет под жарким и долгим взглядом своего зятя… Катрин направляет на них обоих свой ревнивый лорнет, а чтобы ни одной из них не остаться без своей роли в драме, Александрина по всем правилам кокетничает с Пушкиным, который серьезно в нее влюблен и если ревнует свою жену из принципа, то свояченицу – по чувству». Так описывает раут 24 января 1837 года Софья Карамзина, еще недавно гордившаяся дружескими отношениями с поэтом. В конце письма дата – черный день 27 января 1837 года.

Пушкин понял, что это никогда не кончится. Его враги ни за что не уймутся. Пушкин говорил другу Вяземскому, что ему «недостаточно уверенности своей собственной, своих друзей и известного кружка, что он принадлежит всей стране и желает, чтобы имя его оставалось незапятнанным везде, где его знают». Так оно и было по всей Руси великой, но не в столице, но не в высшем свете. «Здесь и сейчас» Пушкин проигрывал «информационную войну». Геккерены для своей пропаганды имели к услугам весь Кавалергардский полк. Кавалергарды в столице – это было то же самое, что гусары в уездном городе N. Они везде бывали, все видали, все слыхали. Они расползались по всем гостиным и разносили домыслы и сплетни. Высший свет тоже благоволил к «своим» – кавалергарду Дантесу и респектабельному дипломату Геккерену; бомонд принял г-жу Пушкину, а мужа скорее терпел, поэт оставался «чужим». Даже в дружественных ему семействах Карамзиных и Вяземских молодое поколение либо колебалось, либо приняло сторону врагов Пушкина. Поэт уже не был пророком, кумиром современников. Его философская лирика и раздумья над судьбой России были «чужими» в «николаевскую» эпоху, так же как камер-юнкерский мундир чужд поэту.

Что мог Пушкин противопоставить интриганам? Сам он интриганом не был. И если бы у него даже были возможности ответить во всеуслышанье, что бы он сказал? Что его жена любила и, возможно, поныне любит Дантеса?.. Друзья, не зная ужасной правды, не понимая Пушкина, только мешали ему. Поэтому единственно возможным ответом Пушкина был смертельный поединок.

Напрасно понадеялись Геккерены на слово, данное Пушкиным царю. Русский человек хозяин своему слову: как дал, так и взял. Тем более что Николай своего царского слова не сдержал, не вмешался, не помог Пушкину. А пожалуй, и подлил масла в огонь – сделал Наталье Николаевне внушение: «Я советовал ей быть сколько можно осторожнее и беречь свою репутацию и для самой себя, и для счастия мужа, при известной его ревности. Она, верно, рассказала это мужу». Верно. И Пушкина такое «отеческое» внимание возмутило. Во-первых, он понял, докуда дошли сплетни. Во-вторых, потому что именно Николай первым дал повод сплетничать о его жене. Пушкин говорил другу Нащокину, что царь, «как офицеришка, ухаживает за его женою; нарочно по утрам по нескольку раз проезжает мимо ее окон, а ввечеру, на балах, спрашивает, отчего у нее всегда шторы опущены».

И Пушкин послал оскорбительное письмо Геккерену. На этот раз Геккерены не сумели найти способа увильнуть. Бросились к Строганову, но даже благоволивший им вельможа сказал: надо драться. Последовал ответный вызов Пушкину. И была дуэль.

Развязка.

По многим свидетельствам, в декабре 1836 – январе 1837 года Пушкин был в страшном напряжении. Даже старушка-няня его детей рассказывала: «Александр Сергеевич был словно сам не свой: он или по целым дням разъезжал по городу, или, запершись в кабинете, бегал из угла в угол. При звонке в прихожей выбегал туда и кричал прислуге: «Если письмо по городской почте – не принимать!» – а сам, вырвав письмо из рук слуги, бросался опять в кабинет и там что–то громко кричал по–французски. Тогда, бывало, к нему с детьми не подходи… раскричится и выгонит вон». Но как только Пушкин послал письмо Геккерену, он сделался спокоен и даже весел. Накануне «он был особенно весел» (у И.А.Крылова), «хохотал до слез» (в мастерской К.П.Брюллова), и наутро: «Ходил по комнате необыкновенно весело, пел песни…» (заметки Жуковского).

Обстоятельства дуэли Пушкина с Дантесом, в общем, хорошо известны, а если подробно – места не хватит. Кто убил Пушкина, то есть кто стрелял в него и смертельно ранил – тоже известно. Но кто виноват в его гибели? На этот вопрос давали разные ответы, частично справедливые: самодержавие, холодный высший свет, авторы анонимного пасквиля, жена, сам поэт с его ревностью и прочими недостатками…

А какие у нас основания не верить самому Пушкину? Он, словно тень отца Гамлета, свидетельствует: «…вы все трое сыграли такую роль…» В черновике и окончательном варианте письма Геккерену даже определена степень виновности каждого. Про Дантеса сказано, что «он только подлец и шалопай» и что Пушкин удовлетворен тем, что «заставил вашего сына играть столь жалкую роль». То есть Дантесу принадлежит второе место. А главный виновник – руководитель заговора Геккерен: «Всем его поведением (довольно, впрочем, неловким) руководили вы». Эту уверенность Пушкина подтвердил впоследствии и военный суд: «Министр (т.е. Геккерен), будучи вхож в дом Пушкина, старался склонить жену его к любовным интригам с своим сыном», а также «он поселял в публике дурное о Пушкине и жене его мнение…» Третье место, таким образом, занимает Екатерина Гончарова-Геккерен, притом что Пушкин не знал всех ее проделок.

У виновников были и пособники – вольные и невольные. Среди вольных нужно, конечно, назвать Идалию Полетику, невольным же – несть числа. Кроме того, были, пользуясь юридическим термином, непреодолимые обстоятельства: это некоторые черты характера Пушкина и красота его жены. О слабостях и пороках поэта в последнее десятилетие появились целые книги; не буду распространяться на эту тему. Потому что не это составляло сущность его личности, потому что он был в движении, и прав Гоголь: «Я уверен, что Пушкин бы совсем стал другой». Не успел. Красота Натальи Николаевны также сыграла роковую роль; красота, но не сама жена. И тут я склонен тоже довериться Пушкину – он не только не винил ее, но заботился о ней и защищал до последнего вздоха.

Нам всем жалко Пушкина. Понимаю, что это звучит глупо, вроде как «птичку жалко!» Вернее будет сказать, мучительно больно за Пушкина. И очень не хочется верить, что гибель его была неизбежна. Это подрывает нашу наивную веру в торжество добра и справедливости. Почти каждый пушкинист пишет: «Ах, если бы…» – оставляя Пушкину гипотетический шанс уцелеть. Вплоть до последних минут: мол, если бы Наталья Николаевна не была близорука (в прямом смысле), она заметила бы проезжающих мимо Пушкина с секундантом Данзасом и остановила их... Такие, с позволения сказать, размышления низводят происшедшее на уровень случайного стечения обстоятельств и унижают подвиг Пушкина, который под стать именно трагическому герою.

Конфликт в кульминационной части был уже не только личной борьбой Пушкина за свою честь (к слову, множество негодяев выходили к барьеру и в смертельном поединке доказывали свою как бы порядочность, в том числе Дантес). Когда подлость нагло торжествует, с этим невозможно мириться. В том и подвиг Пушкина: он вышел один против подлости, зная, что погибнет.

Подвигом было и то, как он умирал. А умирал он долго, почти двое суток, испытывая жесточайшие мучения. В.И.Даль просил его: «Не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче…» «Нет, не надо стонать; жена услышит; и смешно же, чтоб этот вздор меня пересилил; не хочу», – отвечал отрывисто Пушкин. Перед смертью он окончательно примирился с Богом. Старик-священник, соборовавший его, вышел искренне растроганным: «Я стар, мне уж недолго жить, на что мне обманывать?.. я для себя самого желаю такого конца, какой он имел». Пушкин примирился с царем. Ласково простился с друзьями. Он был окружен близкими, но оставался один со своей горькой тайной, перед лицом смерти. В последнюю минуту схватил руку Даля: «Ну, пойдем же, пожалуйста, да вместе!»

Он ушел один.

Есть такие счастливцы (другие скажут – страдальцы), в жизни которых смерть – важнейший факт биографии. Таков наш Пушкин. «Смерть обнаружила в характере Пушкина все, что было в нем доброго и прекрасного», – написал П.А.Вяземский вскоре после смерти друга. Я бы сказал, что Пушкин-человек сравнялся с Пушкиным-творцом. Найдем же утешение в том, что, погибнув, он победил нравственно. И оставил нам не только свои гениальные сочинения, но и потрясающую историю своей жизни с финалом, достойным восхищения.

Пушкин. Последняя дуэль (2006).

Подробнее

ГДЕ ПОХОРОНЕН ПУШКИН?

Александр ЗИНУХОВ.

Подробнее

П.Ф.Борель. «Возвращение Пушкина с дуэли». 1885 г.



Ответ очевиден: на Псковщине, неподалеку от своего родового имения – села Михайловского, в Святогорском монастыре. Однако очевиден он лишь на первый взгляд. Давайте на известные факты посмотрим попристальнее.

Итак, умер Александр Сергеевич 29 января 1837 года. Отпевание состоялось в 11 часов утра 1 февраля в придворной Спаса Нерукотворного Образа церкви, принадлежавшей конюшенному ведомству двора Его Императорского Величества. В городе ее называли попросту – Конюшенной церковью.

В ночь с 3 на 4 февраля гроб с телом покойного поэта в сопровождении Александра Ивановича Тургенева и жандармского офицера отправлен из Петербурга в Псковскую губернию. Вечером 5 февраля печальная процессия прибывает в Псков.

Ранним утром 6 февраля останки Пушкина погребены возле церкви в Святогорском монастыре.

Что кроется за внешней канвой событий?

Военная операция.

Известно, что Пушкин просил не хоронить его на петербургских кладбищах, называя их «болотом». После посещения одного из них, Новодеревенского на Елагином острове, он написал стихи, проникнутые чувством глубочайшего физического отвращения:

Решетки, столбики,/Нарядные гробницы.../В болоте кое-как/Стесненные рядком.../Могилы слизкие,/Которы также тут,/Зеваючи, жильцов к себе /Наутро ждут, – /Такие смутные мне мысли/Все наводит,/Что злое на меня/Уныние находит./Хоть плюнуть да бежать...

Куда? В 1836 году Пушкин похоронил свою мать, Надежду Осиповну. Похоронил в Святогорском монастыре неподалеку от имения Михайловское. Рядом приобрел место для себя. Именно здесь, по соседству с землями, принадлежавшими Ганнибалам, он хотел обрести покой.

Но даже этому желанию осуществиться не дано. Личная жизнь Пушкина – вся под бременем запретов. Он хочет стать военным и отправиться в действующую армию. Нельзя! Хочет поехать за границу. Нельзя! Чего проще – уехать в деревню и писать... Нельзя! Посмертное желание – и вновь нельзя. Князь П.А. Вяземский в письме к А.О. Смирновой-Россет осторожно намекнул: «Горько знать, что светское общество (по крайней мере некоторые члены оного) не только терзало ему сердце своим недоброжелательством, но и озлобляется против его трупа».

Что князь имел в виду? Кажется, фраза эта вырвалась против его воли. Робкий Петр Андреевич не спешил высказывать правду даже в приватных письмах. Знал методы работы столичной почты. Письма его полны намеков на какие-то «адские козни», погубившие поэта, на «коноводов» из высшего света. Явно что-то знал, но так никогда и не сказал...

Не хотел Пушкин лежать в петербургском болоте. Но именно там ему и придется лежать. Однако – все по порядку.

С момента принятия решения похороны Пушкина стали делом государственной важности. Дирижировал этим старинный его недруг, начальник Третьего отделения и шеф жандармов Александр Христофорович Бенкендорф.

После гибели поэта в обществе долгое время циркулировали слухи о его неблаговидной роли в этой истории. Игнорировать эти слухи невозможно. Если Бенкендорф принимал участие в организации убийства Пушкина, то он должен был и скрыть следы преступления: убрать тело, главное вещественное доказательство...

Первым делом меняют место отпевания. Его предполагалось провести в Исаакиевском соборе, в церковном приходе которого жил Пушкин. Но вдруг ночью 31 января тело переносят в Конюшенную церковь, имевшую иной статус, – это церковь придворная. Дело, скорее всего, не только в том, что власти – без императора такой вопрос не решить и Бенкендорфу – пытались ограничить доступ народа в церковь, сколько в необходимости полного контроля за телом. Именно по этой причине от участия в похоронах устраняются все родственники. Никто из родных поэта не только не присутствовал на отпевании, они даже не были извещены о его смерти. Племянник Пушкина, Лев Павлищев, писал: «Дед мой узнал о смерти сына в половине февраля 1837 года, как видно из письма к нему В.А. Жуковского, а мой дядя Лев гораздо позднее».

Несколько странно ведет себя жена поэта. Отставной офицер путей сообщения Веревкин пробрался по льду через реку к дому Волконской и присутствовал при выносе тела, а Наталья Николаевна, как позднее вспоминала княгиня В.Ф. Вяземская, «на вынос тела из дому в церковь... не явилась». С момента смерти Пушкина минуло двое суток. Шок уже прошел... А вынос тела напоминал военную операцию: во главе – начальник штаба корпуса жандармов Дубельт и с ним два десятка жандармских чинов. По соседним дворам расставлены многочисленные пикеты. Список провожающих крайне ограничен. Василий Андреевич Жуковский так запомнил и отразил в письме к графу Бенкендорфу это событие: «Вместо того назначенную для отпевания церковь переменили, тело перенесли в нее ночью, с какою-то тайною, всех поразившею, без факелов, почти без проводников; и в минуту выноса, на который собралось не более десяти ближайших друзей Пушкина, жандармы наполнили ту горницу, где молились о умершем, нас оцепили, и мы, так сказать, под стражей проводили тело до церкви».

Тургенев в «бегах».

Письмо Жуковского наполнено волнением, скрытой обидой и даже возмущением действиями правительства. Интересно сравнить его с записью в дневнике Александра Ивановича Тургенева: «31 января. Воскресенье. Зашел к Пушкину. Первые слова, кои поразили меня в чтении псалтыря: «Правду твою не скрыв в сердце твоем». Конечно, то, что Пушкин почитал правдою, т.е. злобу свою и причины оной к антагонисту – он не скрывал, не угомонился в сердце своем и погиб. Обедня у К. Гол. Блудова, болтовня. Оттуда к Сербиновичу... О бумагах, приписал о 14 тетрадях Броглио, опять к Пушкину. И к д’Аршиаку, где нашел Вяземского и Данзаса: о Пушкине! Знать наша не знает славы русской, олицетворенной в Пушкине. Слова государя Жуковскому о Пушкине и Карамзине. «Карамзин ангел». Пенсия, заплата долгов, 10 тысяч на погребение, издание сочинений и пр. Обедал у Карамзиной. Спор о Геккерне и Пушкине. Подозрения опять на К.И.Г. После обеда на панихиду. Оттуда пить чай к К.Мещер. – и опять на вынос. В 12, т.е в полночь, явились жандармы, полиция: шпионы – всего 10 штук, а нас едва ль столько было! Публику уже не впускали. В 1-м часу мы вывезли гроб в церковь Конюшенную, пропели за упокой, и я возвратился тихо домой».

Удивительно: смерть друга – а Пушкин и Тургенев действительно считались друзьями – никоим образом не отразилась на обычном времяпрепровождении Александра Ивановича. Он успел побывать у Блудова, Сербиновича, д’Аршиака, Карамзиной, князя Мещерского. Кстати, интересно бы узнать, что делали ближайшие друзья Пушкина у секунданта его противника д’Аршиака?

После обеда у Карамзиной Тургенев успевает на панихиду. После чая у князя Мещерского – бегом на вынос тела. Черствость, цинизм и бездушие. Адмирал Чичагов в своих записках отмечал, что у Александра Ивановича «в натуре была потребность рыскать». Он и рыскал весь день. Так же, как и 29 января, и 30-го. Перерыв в несколько дней произошел, когда высшая власть поручила Тургеневу сопровождать гроб с телом Пушкина в Михайловское.

Почему выбор пал на него, а не на Данзаса, как просила Наталья Николаевна Пушкина, или на Жуковского, как предполагалось накануне? В Третьем отделении очень внимательно отнеслись к выбору сопровождающего. С одной стороны, он должен быть лицом достаточно известным, с другой – настолько зависеть от властей, что даже о малейших подозрениях, которые могли возникнуть у него во время пути в Михайловское, не должно было стать известно никому. Необходим был человек ленивый, вялый, «довольно легкомысленный и готовый уживаться с людьми и обстоятельствами».

Так характеризовал Тургенева адмирал Чичагов. Кроме того, брат Тургенева Николай уже двенадцать лет находился в Лондоне в качестве политэмигранта. После декабрьского восстания 1825 года он был приговорен заочно к смертной казни, и приговор не отменен. Братья Тургеневы на крючке у русского правительства. Император и хотел бы простить опального Николая, да закон нарушить невозможно. Осенью 1836 года Александр Иванович Тургенев добивается аудиенции у императора. Его принимают благосклонно, в ноябре Тургенева видят даже в императорской ложе в театре, но решения вопроса нет, хотя нет и полного отказа.

И тут ответственное поручение правительства, от которого нельзя отказаться. Это шанс. Тургенев понимает.

Но вернемся чуть назад. В Конюшенной церкви закончилось отпевание. Гроб закрыли крышкой и отнесли в подвал. Некоторые светские дамы утверждали позднее, что провели у гроба всю ночь. Если это так, то вряд ли они сидели в подвале. Исследователь Н. К. Невзоров опрашивал служащих церкви, и они сообщили, что гроб с телом Пушкина поставили «при входе в церковь, внизу, к северу, в особо устроенной комнате, где в ту пору хранилась погребальная колесница, на которой привезено было из Таганрога тело покойного императора Александра I».



Посмертная маска А.С. Пушкина.

Утром доступ к гробу прекращен.

1 февраля граф Григорий Строганов обращается с письменной просьбой о разрешении захоронить тело Пушкина в Святогорском монастыре Псковской губернии. А министр внутренних дел Д.Н. Блудов будто только и ждет письма графа. Немедленно появляется его резолюция: «Истребовать и прислать ко мне поскорее все бумаги». В тот же день соответствующие письма получают петербургский военный губернатор и обер-прокурор Святейшего синода. Одновременно граф Строганов получает формальное согласие министра внутренних дел на свою просьбу.

Но, конечно, не Блудов решал этот вопрос. Требовалось согласие императора. Получить его в один день просто невозможно. И очевидно, что в данном случае мы имеем дело не с согласием, а с решением императора, уже подготовленным.

Совершенно неожиданно был объявлен смотр войскам петербургского гарнизона, в котором участвовало 60 000 (!) солдат. Даже войсковые обозы шли по улицам, вызывая страх и недоумение у жителей столицы. Именно обозы блокировали доступ в Конюшенную улицу, где находилась церковь Спаса Нерукотворного Образа. Движение гражданских лиц в этом районе прекращено.

Панихида над закрытым ящиком.

Учитывая все эти странности, сопровождавшие похороны Пушкина, можно с большой долей вероятности предположить, что именно 2 февраля, именно в этот день (или ночь) агенты Третьего отделения изъяли тело поэта, похоронив его на одном из петербургских кладбищ. А на его место положили труп неизвестного, вероятно, сильно разложившийся. Гроб заколотили, поставили в дубовый ящик, который тоже заколотили и просмолили.

Операция осуществлена довольно чисто. Однако сведения о ней могли просочиться в общество. М.П. Погодин записал в дневнике: «Разговор о происшествии после смерти Пушкина, нелепых подозрениях». Запись относится к периоду между 21 и 28 февраля 1837 года. Погодин не указывает, с кем был разговор, но судя по предыдущему абзацу – с Владимиром Ивановичем Далем. Даль знал многое. Он делал вскрытие тела Пушкина. И именно ему «обстоятельства» (читай – агенты Третьего отделения) не дали извлечь пулю.

Поздним вечером 3 февраля все готово к отправке «груза». Василий Андреевич Жуковский описал момент прощания с грустной и наивной прямолинейностью: «3 февраля в десять часов вечера собрались мы последний раз к тому, что еще для нас осталось от Пушкина, отпели последнюю панихиду; ящик с гробом поставили в сани; в полночь сани тронулись, при свете месяца я провожал их несколько времени глазами, скоро они повернули за угол дома; и все, что было на земле Пушкин, навсегда пропало из глаз моих».

Панихиду пели над закрытым ящиком. Жуковскому, конечно, и в голову не могла прийти мысль, что тело подменили...

А тайная полиция России имела определенный опыт в таких делах. Александра Николаевича Радищева после самоубийства похоронили настолько оперативно и скрытно, что до сих пор не могут найти его могилу.

За полночь трое саней покинули столицу. Одновременно в Псков послан специальный представитель императора и Третьего отделения камергер Яхонтов с приказом для губернатора Пещурова: «...воспретить всякое особенное изъявление». В конце вскользь замечено: «К сему не излишним считаю заметить, что отпевание тела уже совершено». Вот главное! Из-за этого спешил в Псков камергер Яхонтов. Если не отпевать, то и вскрывать гроб не нужно.

6 февраля в 6 часов утра прах предан земле. При этом гроб из ящика не вынимали, бросили ящик в мерзлую землю, чуть присыпав снегом. До весны пролежал ящик у стены Святогорского монастыря. Никто и подумать не мог, что в нем важная государственная тайна.

Примечательно, что близкие родственники на могиле Пушкина не были. Жена, Наталья Николаевна, заехала как-то, постояла немного и ушла. Кирпичный склеп сделала соседка Пушкина, владелица села Тригорское Осипова.

Сомнения в том, что в Михайловском похоронен именно Пушкин, в очень осторожной форме высказал А.И. Фаресов в статье «В Святых Горах», помещенной в июльском номере журнала «Исторический вестник» за 1899 год: «...островский уездный исправник, которому приказано было встречать и провожать тело до вечного места упокоения, не рискнул сам отправиться для встречи тела поэта, а командировал для сего одного из своих последних канцелярских чиновников, который один и мог засвидетельствовать, что прибывший рано утром в Святые Горы осмоленный ящик зарыт в земле или, точнее, в снегу у одного из алтарей обители. Что же в действительности заключалось в этом ящике – свидетелей никого не было».

А если кто и был, то, конечно, молчал, и правильно делал, ибо сопричастен был государственной тайне. Но кое-какие слухи появились уже в феврале 1837 года.

За годы, прошедшие с момента погребения, трижды появлялась возможность удостовериться, кто захоронен в погребении. Первый раз – при установке памятника в 1841 году. Затем в 1902 году, когда во время реставрационных работ осела земля и обнажился гроб. Решено было укрепить откос горы и заменить попортившийся кирпичный цоколь надгробного памятника гранитным. Работами руководил гражданский инженер В.Л. Назимов. Он был и автором проекта.

Работы фактически начались 1 июля 1902 года. При переделке свода часть склепа с западной стороны обвалилась. Образовалось значительное по размеру отверстие, сквозь которое стал виден гроб. Произошло это примерно 10 августа.

12 августа в Святые Горы приехали барон Г.В. Розен и журналист В.К. Фролов, гостивший в имении барона. А 26 сентября в газете «Новое время» Фролов опубликовал статью, где подробно описал увиденное: «Подойдя к передней решетке могилы, мы увидели около нее груды кирпичей, бочки с известью, почерневшие гнилые доски, тут же валявшиеся, и над всем этим хаосом высоко приподнятую чугунную решетку, из-под которой в беспорядочном виде торчали обломки старых могильных сводов и новые кирпичи, вделанные в стены могильного склепа. Небольшая группа рабочих в пять-шесть человек во главе с десятником копошилась около этих сводов. Еще момент, и мы увидели на глубине не более одного аршина от поверхности земли переднюю (головную) часть дубового гроба с прахом гениального поэта!»

Очевидно, что Фролов и Розен увидели именно гроб, а не ящик. Вероятно, при устройстве склепа ящик сняли. Гроб находился в отличном состоянии. Этому способствовали почва и климат Святых Гор. В дальнейшем для нашего исследования это окажется очень важным. Из статьи Фролова: «...местами на нем уцелели даже отдельные куски парчового позумента, некогда украшавшего гробовую крышку; весьма возможно, что это были остатки креста из парчовой ткани... Не только парчовые позументы, но и узоры в виде петель по их краям – все в значительной степени сохранили если не свои первоначальные (вероятно, золотисто-темные и красные), то изменившиеся от долгого лежания в земле, но все же достаточно еще яркие и свежие цвета зеленовато-желто-голубой и коричневый, отчасти же и свой мишурный блеск...»

Анонимный автор, подписавшийся инициалами В.В., анализируя статью Фролова, справедливо замечает, что «благодаря почвенным условиям Святых Гор гроб Пушкина сохранился гораздо дольше, чем можно было предполагать, и это дает право допустить, что и останки поэта могли сохраниться в большей целости, чем при обычных условиях» (см. шестой том Полного собрания сочинений А.С. Пушкина). Таинственный В.В. вроде как что-то знал или догадывался.

Черепа и перчатки.

Прошло полвека. В августе 1953 года директор заповедника «Пушкинские горы» Семен Гейченко решил провести капитальные работы по укреплению памятника на могиле. За дело взялись специалисты из Псковской реставрационной мастерской. Был приглашен известный археолог П.Н. Шульц.

С 18 по 30 августа на могиле А.С. Пушкина производились работы, результаты которых можно смело назвать сенсационными. Свидетельствует С. Гейченко: «На второй день работы сняли надземные части памятника. Открылись створки двух больших плит, лежащих в его основании. Когда убрали плиты, в центре основания обнаружилась камера, квадратная по форме, со стенами, облицованными кирпичом в один ряд. Высота камеры 75 сантиметров. В восточной стене ее маленькое окошечко. На дне камеры были обнаружены два человеческих черепа и кости. Экспертиза показала, что кости принадлежат людям пожилого возраста. Останки были обмерены и помещены в специально приготовленный свинцовый ящик. Этот ящик поместили в камеру, когда по окончании реставрации детали памятника были вновь поставлены на свои места».

Итак, над склепом с захоронением обнаружено захоронение костей и двух черепов неизвестных пожилых людей. Почему-то Гейченко и другие исследователи никак это не комментируют. Кто были эти люди? Умерли они насильственной или естественной смертью? Почему и когда совершено погребение их в «могиле Пушкина»?

На часть вопросов можно получить ответы, если найти и проанализировать акты вскрытия и экспертизы. Очевидно одно: черепа попали сюда не случайно. Захоронение черепов в специальной камере над склепом является обязательной частью некоего ритуала, который условно можно назвать «мертвая голова». Не исключено, что было совершено ритуальное убийство неизвестных людей.

Август 1902 года. На могиле поэта идут ремонтные работы. Потрясенные рабочие увидели край пушкинского гроба.

Культ «мертвой головы» возник многие тысячи лет назад. В одном историко-смысловом ряду стоят циклопические головы из Южной Америки (культура древних инков) и гигантские головы с острова Пасхи. В Европе «мертвая голова» считалась священной у тамплиеров и масонов.

В средние века существовала легенда о тамплиере по имени де Сидон, вступившем в половую связь со своей умершей возлюбленной. Некий голос приказал ему явиться к могиле через девять месяцев. Де Сидон пришел в назначенное время и раскопал могилу. Между берцовых костей скелета лежала голова. Голос сказал: «Не расставайся с ней никогда, потому что она принесет все, что ты пожелаешь». Так и случилось. Всю жизнь рыцарь держал у себя эту голову, потом она перешла в собственность ордена храмовников.

«Мертвая голова» – один из основных масонских символов. Она участвует в обряде приема профана в первую ученическую степень и переходе его во все последующие. Она же провожает умершего брата в мир иной. Масоны изображали мертвую голову на надгробных плитах и клали черепа в могилу.

Давно известно, что Пушкин был масоном, причем масоном потомственным. Членами масонских лож были его отец и дядя, Василий Львович.

Исследователи обычно несколько стыдливо касаются этой темы. Почему-то забывается, что вся русская литература XIX столетия вышла из масонской лаборатории, из масонской философии, мистики и практики. Не избежал этого влияния и Пушкин.

Но если пушкинисты недооценивают роль масонства в судьбе и творчестве поэта, то масоны значительно ее преувеличивают. Для них Пушкин – масон навсегда, масон как человек и как поэт. Они претендуют на его духовное и поэтическое наследие. Ритуальное захоронение черепов на могиле поэта – еще одно тому свидетельство.

Судя по всему, камера с ритуальными черепами появилась над склепом в 1841 году, когда известный масон граф Григорий Строганов установил на могиле памятник работы замечательного мастера Александра Пермагорова. Проект утверждал сам государь Николай Павлович. Одобрив его, император вдруг заметил, что на памятнике отсутствует крест. После замечания императора Григорий Строганов не очень охотно дал указание Пермагорову на сей счет. Крест «присочинили», очень небольшой, чтоб в глаза не бросался.

Достаточно хорошо известен и такой скандальный эпизод: в гроб с телом поэта Жуковский и Вяземский бросили белые лайковые перчатки – знак, что и после смерти покойный принадлежит к братству. Более того, они исхитрились и на руки покойного надеть слегка пожелтевшие от времени масонские перчатки.

Пропавшая пуля.

Вернемся в август 1953 года. Четвертый день работы. Рабочие расчистили крышку склепа. Дальнейший рассказ Гейченко носит следы авторской или редакционной правки, приведшей к нарушению логики рассказа. «Всем стало ясно, – пишет Гейченко, – что перед нами крышка склепа с гробом Пушкина. Два кирпича обвалились внутрь склепа».

Автор хочет убедить читателя, что именно сквозь это отверстие, опустив в него фонарь, они осматривали склеп и гроб.

Гейченко получил разрешение на реставрацию памятника, но вскрывать захоронение ему никто не разрешал, поэтому он осторожничает. Бывший заключенный понимает, что будет с ним, если узнают, что он не только вскрыл склеп, но и рассматривал содержимое гроба. Однако ученый побеждает заключенного. Он не может не заглянуть внутрь. Авось никто не донесет или в неразберихе смены власти будет не до Пушкина.

Работами на могиле никто из властей не заинтересовался. Не обратила на них внимания и ученая общественность. А Гейченко даже не послал в Пушкинский Дом акты вскрытия могилы и отчет. По его словам, все эти документы хранятся в музее-заповеднике «Пушкинские горы». Однако исследователи с ними никогда не работали. И совершенно напрасно. Возможно, именно в них ответ на вопрос: что же увидел Гейченко в гробу?

Послушаем Гейченко: «Принесли электрический фонарь и осторожно опустили его в отверстие. Все затаили дыхание. Когда глаза наши привыкли к свету, как будто из тумана выплыли контуры помещения. На дне склепа мы увидели гроб с прахом поэта.

Произвели промеры склепа: длина 3 метра, ширина 85 сантиметров, глубина 80 сантиметров. Стены сложены из камня, верхняя крышка из красного кирпича. Кирпич нестандартный, хорошего обжига. От действия атмосферных вод кирпич частично деформировался. Гроб стоит с запада на восток. Он сделан из двух сшитых железными коваными гвоздями дубовых досок с медными ручками по бокам. Дерево коричневого цвета. Хорошо сохранились стенки, изголовье и подножие гроба. Никаких следов ящика, в котором гроб был привезен 5 февраля 1837 года, не обнаружено. На дне склепа остатки еловых ветвей. Следов позумента не обнаружено. Прах Пушкина сильно истлел. Нетленными оказались волосы».

Отрывок приходится читать как криптограмму. Прежде всего, чувствуется рука археолога. Скорее всего, П.Н. Шульц составил профессиональное описание погребения. Но ни слова о том, куда делись позолоченные украшения с крышки гроба. Крышка провалилась, говорит Гейченко, тогда они должны быть внутри. Неужели археолог Шульц их не заметил? Как не заметил и пулю, которая должна была остаться в крестце трупа. В это трудно поверить, вероятно, украшения украдены с гроба еще в 1902 году. А пули в гробу просто не оказалось. Она осталась в теле Пушкина, а не того, кто под этим именем лежит в чужой могиле.

Иногда мне приходит в голову мысль, что вся реставрация 1953 года затеяна именно с целью взглянуть, а может быть, и изучить останки поэта. А почему, собственно, нет? Если у Гейченко не было научного интереса, то он не стал бы разбирать стену склепа и заглядывать в могилу. Остается открытым вопрос: что же он там увидел? Отделаться фразой «прах Пушкина сильно истлел» ему, конечно, не удастся. Мне кажется, что фраза Гейченко переводится с языка шифров на обычный язык следующим образом: ничего, напоминающего останки Пушкина, в могиле не обнаружено. Правда, найдены волосы, но ученый обязан доказать, что это волосы Пушкина. Почему-то ни их цвет, ни внешний вид не вызвали интереса у Гейченко. Не соответствовали ни по виду, ни по цвету волосам Пушкина, тому, как их описывали современники? Почему Гейченко отправил в музейный фонд гвоздь и кусочек дерева от гроба, а волосы нет? Сегодня у нас имелась бы возможность сравнить их с волосами, хранящимися в Пушкинском Доме. Он не мог этого допустить, ибо тогда пришлось бы решать загадку: а где же похоронен Пушкин?

Есть необходимость рассеять все сомнения вокруг смерти и захоронения Александра Сергеевича. Необходима эксгумация останков. Это позволит не только произвести экспертизу ритуальных черепов, но и выяснить окончательно, кто же в ней захоронен.

Даже если предположения о возможной подмене тела поэта окажутся неверны, в случае эксгумации можно будет решить специфические научные задачи.

Во-первых, окончательно выяснить, каким был Пушкин. Не портреты изучать, как предлагал антрополог Д.Н. Анучин, а возможно, по методу Герасимова воссоздать подлинный облик поэта.

Во-вторых, разобраться с многочисленными потомками так называемой английской ветви, ведущей свое происхождение от дочери Пушкина Натальи Александровны.

Наконец, В. И. Даль утверждал, что при вскрытии тела Пушкина пулю не извлекали. Теперь появляется возможность найти ее и точно определить, из какого оружия стреляли и смертельно ранили поэта, а следовательно, и кто стрелял, другими словами, верно ли предположение, что стрелял снайпер (см. «Совершенно секретно», № 3 , 1997).

Вскрывать могилы кощунственно? Но почему можно вскрыть могилу Ивана Грозного, Тамерлана? Почему в Европе извлечены из могил и изучены останки Рафаэля, Петрарки, Данте, Шиллера?

Материал с сайта: http://www.sovsekretno.ru/magazines/article/945

ДОПОЛНЕНИЕ.

Праздник в ЗАХАРОВО (2021 год).

Дом-музей А. С. Пушкина (Захарово). Филиал Государственного историко-литературного музея-заповедника А. С. Пушкина. Московская область.

Памятник Александру Пушкину и его бабушке Марии  Алексеевне Ганнибал.

Интересно и детям и взрослым.

На празднике Аристарх Ливанов зачем-то вспомнил пушкинские строки, переделанные им на митинге в Севастополе, состоявшимся на Нахимовской площади в 2014 году... Через 10 дней после этого - Крым ушёл в Россию.

Мастер-классы на празднике.

Духовой оркестр на празднике.