Я знаю: у сказки широкие крылья,
Но сказывать стану не сказку, а быль я.
Ту самую быль, что весь мир удивила.
В ней мужество наше, и воля, и сила.

В ней все, чем простор наш бескрайний чудесен,
Истоки всех сказок, истоки всех песен.
В ней твердость, с которой мы беды встречали,
В ней правда, которую мы защищали.

Кто встал на нее — поплатился жестоко...
Об этом я речь поведу издалека.

Представьте: Германия, Франкфурт-на-Майне.
Торгаш, о богатстве мечтающий втайне.
На ложках, на вилках — имперские клейма.
Любил их воинственный лавочник — Клейман.

Водились у Клеймана в мелочной лавке
Лишь дамские шпильки одни да булавки.
Но слыл этот Клейман ученым на диво.
Любил рассуждать он за кружкою пива.

Стекала с колючих усов его пена,
А он все мрачнел и мрачнел постепенно.
Глаза становились бесцветны, жестоки: —
Большие удачи нас ждут на востоке.

Там все в изобилье — пшеница и сало,
Кавказская нефть, самоцветы Урала.
И все пропадает без нашей указки,
А русским дано лишь рассказывать сказки.

Заводы и фабрики их — без оснастки.
Все хитрые планы их — русские сказки.
Возьмем же оружье, наденем же каски.
— А как же их армия? — Русские сказки!

Народ покорится, не выдержит встряски...
— А как же их летчики? — Русские сказки!
Любую добычу дели без опаски...
— А танки, а пушки их? — Русские сказки!

Взорвутся от первой немецкой фугаски
Все русские вымыслы, русские сказки!
И, кружку под стол опрокинув в азарте,
Воинственный, гордый, спешил к своей Марте.

И там, затянувшись вонючей сигарой,
Твердил он: — Солдат я испытанный, старый!
За это в России, — в том нету сомненья,
Мне лучшее выделит фюрер именье.

Добра там для нас накопилось немало,
Но лучше всего там — пшеница и сало.
И Марта шептала: — пшеница и сало...
Вздыхала устало и слюнки глотала.

А Клейман закручивал ус по-солдатски:
— Возьмем же оружье, наденем же каски!
Надета шинель и подогнана каска. —
Пускай начинается русская сказка.

Воинственный лавочник, ставший солдатом,
Обшаривал клети и рыскал по хатам.
Твердил, вытрясая добро из укладок: —
Мы вводим в России немецкий порядок!

Без лишних вопросов, без лишних загадок
Мы вводим порядок, немецкий порядок!
Расправясь с хозяйкой у тесной калитки,
Во Франкфурт-на-Майне писал он открытки!

Жене сообщал он восторженно, пылко,
Какая на почту сдана им посылка.
Там юбки и шубки, капоты и боты,
Ларцы расписные старинной работы.

Запомнили в Минске его и в Смоленске,
Везде, где порядок вводил по-немецки.
Но русским порядок такой не по сердцу,
И русские немцу подсыпали перцу.

Незваных гостей принимая по-русски,
Нигде не жалели горячей закуски.
Хмельнее, чем шнапс, тут питье огневое,
От ярости крепче становится вдвое.

Кто только хлебнет его, тот уж навеки
Забудет все русские земли и реки.
И Клейман вопил, уходя от Можайска:
— Какая ужасная русская сказка!

У каждой опушки, у каждой полянки
Нас давят тяжелые русские танки.
Бомбят самолеты и бьют минометы
Какой-то особенной русской работы.

Встают партизаны у каждой березы,
Как русский солдат, беспощадны морозы.
Воинственный лавочник Клейман — в тревоге.
Он храбрость свою растерял по дороге.

А вести приходят и с Волги, и с Дона,
Что всюду пришельцам могила бездонна.
Что их там одна увенчала награда —
Осиновый крест у руин Сталинграда.

О мерзлую землю ударился лбом бы,
Чтоб только не падали русские бомбы.
Чтоб только не перли советские танки,
Чтоб дали поспать и согреться в землянке.

В снега зарывайся, как заяц на лежке,
Замри от бомбежки до новой бомбежки.
Зловеща морозного неба расцветка,
А русские снайперы целятся метко.

А ночи — как снежное поле бескрайни.
И пишет он грустно во Франкфурт-на-Майне:
«Как здесь тяжело — не поймешь никогда ты...
Подумай, какие у русских солдаты!

Встают — и в атаку идут без опаски!..
Иль русские вправду бессмертны, как в сказке!
Ничем не сомнешь их железного строя.
Один упадет — подымаются трое!

Мечты о богатстве — побитая карта.
О, Франкфурт-на-Майне, о, тихая Марта!
Кто знает — надолго ли хватит азарта...
О, Франкфурт-на-Майне, о, бедная Марта!

Теперь ты не скоро дождешься посылок.
Страшна партизанская пуля в затылок.
Теперь об одном лишь мечтается втайне:
Скорей бы вернуться во Франкфурт-на-Майне».

Но он не вернулся: в полях Приднепровья
Сугроб намело у его изголовья.
Раздавлена танком немецкая каска.
То русская быль, а не русская сказка.

Нам хочется верить, что суть этой были,
Люба, не люба ли, нигде не забыли.

Н. И. Рыленков "Стихи военных лет. Русская быль"